Мрачное.
По интернету гуляет тревожное письмо, что проабортные силы, оплаченные Жорой Соросом, снова нас злобно гнетут.
Что я хочу сказать? Таки Жора, послушайте, зря вы деньги переводите. Нам не нужны никакие агентки-проабортницы. Вокруг всякой русской женщины, собирающееся рожать моментально-добровольной-бесплатно собирается народное проабортное лобби из волонтёров. Тут и близкие люди - свекрови, невестки, подружки, и врачи женских консультаций и мужчины - бойфренды, гражданские, а порой и законные мужья, а также любовники и начальство на работе.
О своей первой беременности я всем в простоте сердца разболтала, хотя иерей Сергий Голиков, умница и ангел, Царствие ему небесное, сказал мне:
- Свет, раз ты беременна, то должна таиться сколько можно.
Я, конечно, возразила:
- Это с какой стати?
- Чтобы быть как Елисавета, жена Захарии.
Я головой кивнула, вышла из храма, дошла до дома и мне резко расхотелось таиться. Я сказала маме. Типа - обрадовать.
Мама посоветовала аборт.
- Ну, во-первых, времена тяжёлые, во-вторых Миша твой тебе вообще не подходит - явно не твой человек. И, знаешь, он прямо очень похож в плохом смысле на твоего отца. Потом у тебя аспирантура и работа, наконец, приличная..
И далее стопяцот причин, список размером с гомеровский перечень кораблей, делающий аргумент о необходимости аборта бесспорным.
Как я не согласилась? Как устояла? Господь спас молитвами о. Сергия.
Далее - бабушка - сейчас не время, тяжело, зачем, молодая ещё. Свекровь - кому это нужно живите для себя.
И только папа прослезился и сказал, что очень рад, а потом пустился в пляс, помовая руками и напевая лабамбу.
За папину спину я и спряталась.
Я знала, что аборт делать нельзя. Как бы на уровне интуиции. Ощущения нахлынули совершенно особенные. Новый человек уже был со мной, я его ощущала, его душу, его тихое присутствие.
Потом подряд я забеременела второй раз. Не нечаянно, нарочно и злонамеренно. Хотела ещё ребёнка, очень с первой понравилось сидеть. И вот тут уж я таилась изо всех сил ото всех. Потому что все эти слова смерти действуют, ранят, как незримые стрелы.
В консультацию пришла на пятом месяце. Врач, крупная, румяная, цветущая женщина с пышной осветлённой шевелюрой встретила меня сочувственно:
- Как жалко, аборт мы уже не сделаем, поздно. И стала копаться с бумагами, с тяжкими вздохами заводить мне обменную карту.
А потом я за двумя дочками сына родила. Тут-то и началась просветительская компания. Женщины стремились уединиться со мной и передать сокровенное знание о контрацепции.
С третьей беременностью были проблемы - угроза прерывания была. И меня уложили на сохранение в городке, откуда родом мой муж. Патология беременности (зашибись как бодрит название, да?) была закрыта на ремонт. Мы лежали вместе с теми, кто пришёл на аборт. У меня в ногах была койка, на которой лежала девушка с беременностью на большом сроке. И ей на ночь глядя, вызвали роды. Был аборт на большом сроке. Незабываемую ночь провела я в той палате, слушая, как она охает, сучит ногами, как разрешается от бремени, от уже мертвого ребёнка, которого заранее умертвили. И потом свет включали, и шустрые медсестры ей показывали и говорили с ней на «ты», будто не медицинскую услугу ей оказали, а опустили, да так оно и есть, на самом деле:
- Вот, смотри, кто вышел - девочка.
Молчание в ответ.
- Ну что, видишь?
- Да, вижу.
Упаковала в пакет, унесла. И я лежу в поту холодном - типа сохраняюсь.
На следующий день зашли ко мне дети с мужем. Муж с цветами, едой и томом Оскара Уайлда из ПСС, весь взволнованный, грустный. Дети лезут на кровать, бесятся. Посидели, ушли.
Девки начали меня теребить:
- Это твои дети?
- Да! - я улыбаюсь, как дура, типа горжусь моими крошками.
- А на&уй тебе третий? Муж новый? Хочет, чтоб ты от него родила?
- Нет, старый. То есть, общий их всех, это и его дочки.
- Ну и на&уй тогда?
Я замялась поведать правду. Не религиозную, а мою женскую. Что это мой распролюбимый муженёк, что я хочу от него детей, все хочу и хочу, такое дело. Но мне стыдно стало и страшно. Я попыталась прикрыться буквой церковного закона. Мол, супружество у нас честное, живем по-Божески, рожаем всех, аборт-грех.
Ляпнула - и чуть себе нафиг язык свой длинный не откусила! Они же лежат не на сохранении. Мама мия!!! Им итак нехорошо. А тут я со своей правдинской правдой. Ну, слово - не воробей, вылетит - потом таких поймаешь, себе будешь не рад.
Она налетели на меня всем своим лобби. Одна говорила - дети твои в дешевых стоптанных сапогах и в отдаденых куртках. А у неё один, зато одет с иголочки.
Друга говорила, что у неё в доме нет лифта, а она на четвёртом этаже. И как вы, сраные праведники, прикажете ей коляску носить.
Хором - наверное вы просто алкашня.
Я им - да, девки, есть грех. Алкашня мы горькая. Жрем с утра и до упаду.
И они затихли. Успокоились. Расставили точки над и. Подпорки под д. Почувствовали себя ответственными женщинами, планирующими семью, не какой-то там пьянью.
Да, я знаю; надо было проповедать. Но я ж не одна. Если они на меня напрыгнут в аффекте, миссия «сохранение» может быть провалена.
Потом, правда, к родам, идеальные люди подтянулись. Врачи отличные - 25 роддом - спаси Христос. Ну и я уже была не так проста, уже учёный кот и тертый калач. Научилась таиться. Стала беременным ниндзя.
И все шло хорошо до пятой беременности. К пятой беременности мне пришлось ездить из Покровки на Шаболовку, в дневной стационар. Вот мы там лежали под капельницами, 7 беременных. А за фанерной перегородкой копошились доктора. А местная медсестра почему-то выбрала меня в собеседники-пониматоры. Назначила меня паханом за количество ходок в роддом. Время от времени подходила ко мне, близко наклонялась и доверительно шептала:
- Такая-то наелась творогу и 500 грамм прибавила.
Я угу, ага, ну да. А что мне было говорить-то?
Я ведь отдыхала. Бросала четверых детей на батюшку, приезжала, валилась на койку и читала или спала. Для мамы четырёх почти погодок побыть наедине с самой собой - это подарок. Лежишь, додумываешь свои мысли до конца, с наслаждением вникаешь в книжные буковки. Вы спросите, а как же капельница? Ну, я за эти чудные мгновения могла бы и испанский сапожок потерпеть. Капельницы мне не мешали. А вот что мешало:
Как-то по своему обыкновению подходит ко мне медсестра, наклоняется, шепчет:
- Меня некоторое время не будет, там - кивает за фанерную стенку - девочке абортик сделали, родики искусственные, и она так кровит сильно…
Она продолжает говорить, а у меня на голове волосы зашевелились. Я вдруг поняла, что там за инструменты за стеночкой лязгают, и что имеют в виду медсестры, когда после странного, короткого, похожего на скрип писка произносят:
- В холодильник положи его, так быстрее.
Помните, тогда журнал выходил «Караван историй». Я выслушала караван абортных историй. Женщина говорила:
- А там у вас кто? Сохраняют? Эх, какие все-таки женщины пошли гнилопузые. У меня их семь было, и все крепко держались. И этот тоже крепко сидит. Нет, не передумаю. Мне они сейчас не нужны дети эти. У меня сын взрослый, к чему его позорить?
То есть, к чему его младшими братьями с большой разницей в возрасте позорить.
Про маму, которая привела дочку писать не могу, это уж совсем Данте Алигьери курит в сторонке со всеми грешниками и чертями из всех семи адских этажей.
И я лежу. Молюсь бессловесной молитвой, как бы даже больше вопию «Господи, Спасти меня из этого места. Из этого идиотского логова» А потом понимаю, что дело не в месте, а в том, что это кругом разлито, как мазут и прорастает во все сферы жизни.
И поэтому есть нормальные, а есть многодетные. А если бы была хоть какая-то мало мальски позитивная биоэтика, хоть немного антикиллерская, были бы нормальные и малодетные.
Поэтому так относятся учителя и врачи к детям. Они прошли через это, а когда проходишь через это, как любить-то?
И дети в массе своей - это чудом выжившие. До них было абортировано несколько и после. А они спаслись, родились. И материнская утроба для них - это такой мышечный концлагерь, из которого в основном дорога на тот свет без таинства крещения.
И только не пишите, а как же быть, если маньяк изнасиловал. 3,5 миллионов абортов в год, кажется. Не напасёшься на такую армию маньяков.
Аборт - присяга дьяволу, вот как ни крути. А он вам не Жора Сорес, он две тысячи лет людей губит.
Конечно, можно всего этого не замечать, отвернуться в сторону и жить свою жизнь, таясь. Но ведь это как с домашним насилием. Пока все молчат, и делают вид, что все в порядке, оно будет властвовать, доминировать и губить.
Я так понимаю, мне весь это опыт был две именно из-за моей малохольной склонности никого не трогать и примус починять. А вот Господь показал, мол, не забывай, в каком мире живешь - ходишь, смотри, не поскользнись - всюду Детская кровушка, вся-то земля ей пропитана.
И вопросы отпадают: это почему мы, мол, дескать, мы так неважнецки живем? Потому что общество в большинстве своём даже мысли допустить не может, что аборт - это грех. Чтотнельзя этого делать. Аборт - прочно укоренившаяся часть нашей русской жизни.
Да вот потому что. По кочану. И на самом деле - хороший что ещё не испепелил нас Господь натовской бомбой - значит у нас есть шанс, а у Него - надежда, что мясорубка эта абортная остановится.
А пока - таимся, кто может.
Аминь.